Артист Дмитрий Морщаков о «Премьере» и Леонарде Гатове: «Что вы волнуетесь? Я же с вами…»
Сказать, что зрители любят Дмитрия Морщакова, – не сказать ничего. Каждое его появление на сцене театра, даже в эпизодах, – всегда «в десятку». Его чувство комедийного и трагического, его актёрская глубина, умение жить на сцене, его безупречное чувство ритма снискали уважение зрителей и в профессиональном сообществе.
С Дмитрием Николаевичем в его гримёрке мы говорили о том, как он пришёл в «Премьеру» и какую роль в этом сыграл Леонард Гатов.
- Давайте начнём с самого начала. Как вы стали барабанщиком? Откуда такая тяга к ударным инструментам?
- Это моя страсть с детства! Во Владивостоке, где я провёл детство, мы жили неподалёку от театра. Балкон выходил на ул. Ленина. Мимо театра в порт шли матросы, всегда с оркестром и с барабаном. Это был восторг! Я хватался за карандаши и давай стучать по периллам.
А когда я был постарше, отец (Николай Васильевич Морщаков, заслуженный артист России, актёр Краснодарского театра драмы им. Горького – прим. авт.)сводил меня на концерт оркестра Эдди Рознера. И я заболел барабанами совершенно... Папа познакомился с барабанщиком. Он нас принял в гостинице. ОнпродалпапесамоучительДжимаЧапинадлябарабанов. (Jim Chapin - "Advanced Techniques for the Modern Drummer: Coordinating Independence as Applied to Jazz and Be-bop" Belwin, Inc, 1948 – прим.авт.) И папа ещё купил у него барабанные палочки.
Потом мы переехали в Краснодар. В 1968-м я поступил в музыкальное училище. Меня сразу взяли. Наш директор Владимир Лазаревич Воронцов – он же первый дирижёр Кубанского симфонического оркестра, прекрасный человек, просветитель – давал нам симфонические уроки. Он мне говорил: «Тебе, Дима, в театр надо…» Потом распределили в оперетту, в оркестровую яму, но мне это не очень нравилось.
- Потому что вас там не видно?
Жанр не мой. Меня приняли очень хорошо, сразу взяли на гастроли. Возвращаемся – а тут в филармонии барабанщик уходит. Из ВИА «Ива». Прихожу на кастинг, сажусь за барабаны. «Мы тебя берём». Так я оказался в филармонии.
Полтора года мы поездили по Советскому Союзу. И даже во Владивостоке были… Трепетные, дорогие воспоминания... А потом наш коллектив сел в ресторан. А ресторан в то время – золотое дно, Клондайк. До поры до времени мне нравилось.
А тут Леонард Гатов собирает шоу с оркестром. «Митя, ну что ты всё по кабакам… Приходи». И я пришёл.
Музыкальный шоу-театр «Премьера» только начинался. В шоу-театре Марк Матвеевич Клят, выдающийся балетмейстер и педагог и просто прекрасный человек поставил на меня номер «Еврейский». Потом поехали на первые зарубежные гастроли в Югославию.
- Говорят, там были драматичные моменты…
Первый концерт, Белград, центральная площадка. Начинается концерт. Видимо, танцор что-то не рассчитал и заехал девочке, Оле Фероновой, по голове. Прямо каблуком. Её подхватывают и уносят за сцену. Шишка на весь лоб. Татьяна Михайловна: «Переодевайте её на следующий номер». Тем временем я выхожу на «Еврейский». Сзади меня открывается шторка, я вижу Гатова. Лицо серьёзное, сосредоточенное – ещё бы, всё поставлено на карту. «Митя, давай!» Мол, давай, поднимай планку.
- «Еврейский» вообще был суперпопулярным. О нём до сих пор в шоу ходят легенды…
Много было случаев. Во Франции после концерта две женщины мне говорят: «Ваши руки нам напомнили руки Марселя Марсо». А однажды в Киеве, где мы выступали с Иосифом Кобзоном, на сцену вышла дама и подарила букет не Иосифу Давыдовичу, а мне… Было так неудобно.
- В Грозном тоже «Еврейский» показывали? Это фото на стене, где вы с Гатовым на фоне портрета Дудаева, оттуда?
- Да. Леонард Григорьевич мне: «Митя, смотри, как тебе Басаев стоя аплодирует». Мы работали на стадионе. Мужчины сидели вооружённые. После каждого номера вместо аплодисментов устраивали пальбу в воздух. Такие «овации».
Понимаю, что понятие чести, законы гостеприимства на Кавказе святы. Но всё же время было сложное, хрупкий мир... Страшно было?
- Мы же ездили с Иосифом Кобзоном! А у него авторитет.
- И всё-таки вы не ответили. Страшно?
У девочек, конечно, было pizzicato (здесь – волнение – прим. авт.). Но Гатов говорил: «Что вы волнуетесь? Я же с вами».
- Каким вам виделся Леонард Григорьевич?
- Иногда он был чистым ребёнком, по-детски радовался простым, «детским» вещам. Был вспыльчив. Но отходчив. Незлопамятен.
С годами мы начинаем понимать, что это был за человек. Я вспоминаю его добрым словом каждый день! Он определил мою судьбу как артиста. Разве я пришел бы к маме в театр? Нет!
Это Гронский и Гатов определили мою судьбу...
Задолго до театра, когда я ещё сидел за барабанами в ресторане, я думал: неужели вся моя жизнь пройдёт в этом пьяном угаре? У меня была мысль бросить всё и поступить учиться в Монтажный техникум. Опять-таки вовремя «случился» Гатов… У Леонарда Григорьевича был дар – он мог увидеть задатки таланта в людях. Не каждому это дано.
- Вы родились и выросли в актёрской среде, но профессией выбрали музыку. Как всё-таки пришли в театр? Как сменили музыку на драму?
В Москве в театре Эстрады шёл фестиваль культуры Краснодарского края. Концерт заканчивается «Еврейским». После концерта был приём. Я слышу, сзади кто-то ко мне подходит: мол, надо поговорить. И тут Станислав Иосифович Гронский (заслуженный артист России, основатель Молодёжного театра в Краснодаре – прим. авт.) бежит, перехватывает меня, кричит: «Он уже занят!» Говорит мне: «Митя, мы организуем театр, ты будешь в нём артистом».
Сначала я совмещал. Первая моя работа – шоу-театр «Премьера». Здесь – вторая… Отсутствие профессиональной базы ощущалось. Артист нашего театра Александр Яценковский (звезда труппы первых лет краснодарского ТЮЗа – прим. авт.) мне говорил: «Митя, быть артистом – это не только анекдоты рассказывать».
Но я упорно учился. Что-то сестра Оля подсказывала. Мама – никогда (артистки Краснодарского театра им. Горького заслуженная артистка России Ольга Светлова и народная артистка России Идея Макаревич – прим. авт.). Многому меня научил Серёжа Трегубов в первых наших Новогодних фантазиях (Сергей Трегубов – актёр Нового театра кукол, режиссёр, сценарист, заслуженный артист России – прим. авт.).
Пока я не почувствовал вкус театра, я думал: ну если что, я могу в любой оркестр в группу ударных сесть. А когда почувствовал… Другая жизнь началась. Георгий Арамович Гаранян, когда создавал свой бэнд у нас, в «Премьере», говорил мне: «Митя, что ты тут делаешь? Пошли со мной». Нет, было уже поздно. Я был отравлен театром.
- В итоге барабанщиком он взял Леонида Ольховского…
Лёня отчасти был моим учеником. Я его обучал азам. Тогда он ещё шпингалет совсем был, ребёнок. Очень талантливый.
- Какие были самые интересные и какие – самые сложные времена в «Премьере»?
- Это как в жизни. Спросите меня, что было радостное в моей жизни и что печальное. Было и такое, и такое. Так же и в работе. Думаешь, что это плохо. Но начинаешь анализировать и получается, что когда ты считал, что это было плохо, на самом деле было хорошо. Всё суета сует.
По этому случаю есть анекдот. Тибет, снег. Сидит монах молодой. Проходит мимо старенький монах. «Чем занимаешься, брат мой?» – «Смотрю, как деревья растут». – «Всё суетишься…»
- Ради чего вы приходите на спектакль?
- Чтобы продлить свою жизнь.
Нелли Тен-Ковина
Фото из архива ТО "Премьера"
